Ненасытная старушка

— Пусти! Ну пусти же! Ой! Щас обописаюсь!

Рванулась, соскочила с кровати, прижав ладонью пиписку и сжав ляжки, засеменила из комнаты. Через некоторое время возвратилась, легла рядом, по-хозяйски закинула ногу мне на бедро, прижалась жарким телом и мокрым лобком.

— Ты что, мылась?

— Местами.

А рука уже привычно нащупала увядающую плоть, затеребила её.

— Эй! Не падай, сачок! Вставай давай.

Парой-тройкой умелых движений привела хуй в боевое положение, поместила в мокрую пизду, замерла на мгновение и ритмично задвигала задом.

— Ты когда-нибудь насытишься?

— Неа! И это не я, это она голодная.

— Кто она?

— Пизда моя. Столько времени сидела на диете, а тут шведский стол, всё включено. Вот и хватает с голодухи. Впрок запасается.

— Что, у тебя и правда мужчин не было?

— Ну почему же, были. Только всё это случайность, редко и всегда быстро, быстро, где-нибудь в мало подходящих условиях. Можешь не верить, но ты первый, кого домой привела.

— Да верю я, верю. С чего тебе обманывать? Ты же не жена. Это они обманывают. И что, никогда удовольствия не получала?

— Да какое удовольствие? Быстро стянешь трусы до колен, встанешь раком, только настроишься, а он уже кончил и торопится к жене.

— Бедненькая!

Задвигался ей навстречу, помогая. Движения ленивые. Не для того, чтобы кончить. Для того, чтобы получить удовольствие.

— А с мужем как?

— А никак. Козёл он. Потому и развелись. Раздразнит, потом к стенке отвернётся и спать. Или залезет, сам получит удовольствие, а ты хоть волком вой. А я потом в ванне пизду натираю, дрочу сама себя. При живом муже онанизмом занималась.

— Я и говорю: бедненькая. Тогда готовься получить удовольствие.

Повернул её на спину, пошире развёл ноги, вставил выпавший хуй на место, резко, рывком вошёл. Ей нравится такое проникновение на грани садизма.

— Ой! Свернёшь всё.

— Не сверну. На тебе, получай! И ещё раз. Нравится так?

Задыхающимся голосом:

— Нравится! Ещё! Дальше! Ноги, ноги мне задери!

Прижав её ноги к титькам, ебал жёстко, сильно. Пизда хлюпала смазкой, воздух с противным звуком выходил при толчках, со свистом всасывался назад при выходе. Она ойкала, стонала, что-то выкрикивала. Её задница подскакивала в бешеном ритме и вскорости оба отстрелялись, кончили. Я с рычанием, она со стоном и криками: А! А-а! Аааааа!!!

Любовники мы молодые. Не по возрасту, по стажу. А как мы стали любовниками? Да очень просто.

У нас в конторе работала бухгалтером Людмила Алексеевна. Женщина возрастом под пятьдесят, приятных, на мой взгляд, округлостей, миловидная. И голос у неё такой бархатистый, мягкий, идущий откуда-то из груди. По делам часто заходил в бухгалтерию. Она делила кабинет с экономистом Татьяной Вадимовной. Дал же родитель имечко её отцу. Мужик я молодой, на данный момент холостяк. У меня с ними сложились приятельские отношения. Без конфет или пирожных к чаю не приходил и потому едва показывался на пороге, чайник мигом начинал ворчать, закипая, а чашки, весело позвякивая, прыгали на стол почти что сами.

Пока закипал чайник быстро сдавал свои бумаги, а потом сидели и чаёвничали, болтая обо всём. Приходить старался к концу рабочего дня и потому никто никуда не спешил. Людмила жила одна, дочка замужем в другом городе, а у Татьяны что там дома, даже не знаю. Она не рассказывала, а я и не спрашивал. Меньше знаешь — крепче спишь. Засиживались допоздна. Они всё интересовались, почему молодой мужчина не женат, чего ему не хватает в жизни, раз не женится. Ну и всё в таком духе. Ну и о своих проблемах намекали. Не то, чтобы откровенно, но и не особо таились. Володенька ведь почти что подружка.

Однажды насели на меня крепенько с вопросами о моей судьбе. Допрос вели с пристрастием, только что иголки под ногти не загоняли. Решили выступить в роли свах по типу Ларисы Гузеевой и оженить меня. Предлагали различные кандидатуры молодых женщин и девушек. Вначале отбрыкивался шутейно, а потом ответил, что с молодкой уже разок обжёгся и теперь меня на эту удочку уже не поймать. И вообще мне нравятся женщины старше меня, сними лучше.

— Чем лучше, Володенька?

— Всем!

— Да брось ты. Ты же ещё ничего про женщин бальзаковского возраста. Это только так говорят, а в жизни в этом возрасте болезни всякие, привычки дурные укоренились, прочее. Да и красота, если и была, ушла с молодостью. Грех такое рассказывать, но вот встану перед зеркалом и что я там вижу?

Татьяна тактично помалкивает, не объясняя, что видит она, а Людмила продолжает:

— Пожухлая тётка в зеркале. Глаза потускнели. Губы уже не те. Морщинки вокруг глаз. Шея, как у курицы, в складочку. Титьки повисли. Что ты смеёшься, подруга? Можно подумать, что у тебя торчат. Сними лифчик, они и упадут. Живот вырос. А бёдра? Сало сплошное. И жопа старая, толстая. На что молодому мужику позариться? Скажи, Володенька.

— Не надо на себя наговаривать. Это на грани кокетства. Голой я тебя, Алексеевна, не видел, но не думаю, что всё так страшно, как ты наговорила. И округлости у тебя глазу приятны, не знаю как на ощупь, и сама ещё ого-го.

— А чего же на это ого-го мужики не клюют? Ищут все помоложе.

— А дураки потому что.

— Нет, Володенька, ты честно скажи: почему тебе нравятся именно в возрасте? Из-за денег? Нет. Ты получаешь прилично.

— Угу. Ещё и в двух фирмах подрабатываю.

— Тогда что? Из-за самоутверждения?

— А это как?

— Ну, в нашем возрасте женщины уже чего-то добились. Положение, статус, прочее. Разве не приятно молодому мужику похвастать, что с такой женщиной спит, пусть и старухой.

— Я не Галкин. Так что мимо. Попытаюсь объяснить. Чем берёт любая молодка? Своей молодостью. Прикинется наивной, глупенькой. А мужики и рады такую опекать. А она, пользуясь этим, начинает вертеть ими. Подарочки клянчить. Да они и сами от семьи оторвут, а ей принесут. И динамит она мужчин. Считает, что раз природа дала ей, да простят меня присутствующие дамы, пизду…

Тут дамы расхохотались.

— Вы чего?

— Ты продолжай, не обращай внимания. Это мы о своём, о девичьем.

— Ну и ладно. Так вот она считает, что сим предметом может любого подчинить. Что-то не так — и ты отлучён от тела. И от пизды, соответственно. И жёны этим грешат. То голова болит, то настроения нет, то устала. И ещё миллион причин. И собственной жизни у тебя быть не может. Всё вертится вокруг неё. Друзья? Какие такие друзья? Не может быть у женатого человека друзей. А при чём тут подруги? Это совершенно другое. Ах, так! Тогда можешь неделю, нет две, даже не подходить. То есть она продаёт свое тело. Именно, что продаёт. И не понимает, что мужчина может просто подумать: а оно мне надо? Раз я всё равно плачу за телесную любовь, так не проще ли пойти к проститутке? Там, по крайней мере, всё ясно. Ты платишь и получаешь товар. Всё, как у товарища Маркса. И ты имеешь право выбора. И ты получаешь обслуживание по высшему разряду. Обычные товаро-денежные отношения. Клиент недоволен — нет оплаты. И никаких фырканий, никаких головных и прочих немочей.

— А при чём тут женщины в возрасте?

— А с ними проще.

— Хочешь сказать, что они готовы раздвинуть ноги только потому, что самец обратил на них внимание?

— Мимо. С ними проще потому, что они успели накопить какой-то жизненный опыт. Они намного грамотнее молодок. Пусть даже и без высшего образования, они учились у жизни и прошли университеты, как товарищ Горький. Они понимают и чувствуют людей. Они знают, что жизнь не крутится вокруг её пизды. Есть и другие центры. С ними интересно поговорить. Они имеют свою точку зрения, а не «подруга сказала». Они не наденут драные джинсы, потому что так модно. И трусы из джинсов не выставляют.

И снова хохот женщин.

— Это ты точно подметил. И наши девочки этим грешат. Ну а ещё какие причины?

— Много можно приводить. Главная в том, что они не стараются казаться. Они заработали право быть самими собой. Им незачем пускать пыль в глаза и пыжиться, стараясь выглядеть и казаться лучше, чем они есть на самом деле. А молодки? да что там говорить. Вон и песня есть про них: В голове ни бум-бум, малолетка дура дурой… Да и в постели они не на самой верхней ступеньке победителей. Всё из порнофильмов, всё наиграно, вплоть до оргазма. И фразы оттуда же, из этих фильмов: О! Да! Да! Дастен фантастишь! Возьми меня! Тьфу! Противно. Это как человек в одежде не своего размера или просто не подходящей к данному случаю. Вроде как на праздник припёрлась в драном халате.

Женщин скрутило от смеха. На глазах слёзы, воздух не может пройти в лёгкие. Того и гляди загнутся от смеха. Отсмеялись.

— Да-а! Потешил, насмешил! Дастен фантастишь. Я-то думала, откуда дочь нахваталась немецкого? Вон откуда. Ты, Володенька, вот что скажи… — Наморщила лоб, о чём-то думая. — Вот ты связал себя со взрослой женщиной, намного старше тебя. А потом что? Поматросил и бросил? А она ведь тоже живая. А если она влюбится в тебя? Это ведь у неё последний шанс. Или сам привыкнешь, не говорю — полюбишь? Тогда что?

— Вот тогда самое то. Вот ты, Алексеевна, смогла бы жить с мужиком, младше себя лет на десять, пятнадцать?

— Почему бы и нет? Только где такого дурака найдёшь? Мужикам молодок подавай, что бы ты не говорил.

— Ну, может иной раз и залезет на молодку. Так делай так, чтобы мысли такой не возникало. Точнее желания. Выдои его до суха, тогда и не полезет никуда. Обожравшийся только глазами может есть.

— И как же его выдаивать? Силком?

— Зачем силком? Ты что, за свою жизнь не научилась с мужиками обходиться? Затаскивай его на себя, даже если и не хочешь.

— Я-то всегда хочу. А вот он захочет ли?

— О! Искусство женщины в возрасте, по сравнению с молодкой, на порядок выше. Та даже оргазм часто имитирует. Опять же, как в фильмах. Заставишь.

— Ну выдоила. Дальше что?

— А дальше… Дальше будете жить долго и счастливо. Чем отличается мужик от бабы? Правильно. баба даже не может ходить, но может лежать. А у мужика подходит срок — и всё. Отстоялся прибор, пора на свалку. И если женщина моложе, или ровесница, развесистые рога мужику обеспечены. А когда женщина старше, всё это проходит спокойней и тише. Он уже не может, а ей уже и не надо.

Опять чем-то баб насмешил. Так поговорили, пора и по домам.

Через какое-то время в фирме имел место быть очередной корпоратив. Обычная пьянка, но называется красиво. Повеселились. Танцевал со многими девчатами, но чаще других с Людмилой. Вот и довелось ощутить руками все выпуклости и впуклости. Прижимая партнёршу к себе, ощутил мягкость груди и живота. Вроде нечаянно ощупал задницу. Стерпела, вида не подала. При кажущейся полноте, у неё оказалась приличная талия, которую не надо искать от титек до жопы. Она была там, где ей и положено быть. Много пили. Правда не большой охотник до спиртного, чаще делал вид, что пью. Благо обстановка располагала к этому. Никто никого не контролировал.

После корпоратива, когда все начали расходиться, Людмила, прикинувшись пьяной, просто потребовала, чтобы я проводил даму домой, дабы её по дороге кто охально не изобидел. Почему прикинулась? Да больно глаза трезвые. Не смотрят на тебя, насквозь просвечивают и заранее читают твои мысли. А что мысли? Грешные они, зачем скрывать. Тут много чего друг на друга наложилось. И то, что Людмила действительно нравится, как женщина. И то, что выпили слегка. И то, что давно женщины не было. Потому с радостью согласился на предложение, решив, что выебу её при любом раскладе. Если мне показалось, что более-менее трезвая, выебу. Если действительно пьяная — всё равно выебу.

Таксист высадил нас у подъезда. Лифт быстро домчал до нужного этажа. В лифте Люда изредка прижималась, играя неустойчивую от выпитого алкоголя женщину. В смысле стоять не может. Зашли в квартиру, она в прихожей покачнулась. Подхватил, обнял за талию. Бережно повёл в комнату. Она бормочет:

— Напилась, дура старая.

Дошли до дивана. Посадил её, рядом сел.

— Давай помогу раздеться.

— Не надо, я сама. Я сейчас.

А сама заваливается на спину и меня за собой тянет. Как с неё слетели одновременно и юбка, и трусы и колготки, мелькнув парусом в полутьме комнаты, даже и не понял сам. Впервые так получилось. Блузку просто распахнул одним движением, только пуговки жалобно застучали по полу. Бюзик задрал. Вот они, тити желанные. Вот он животик, слегка полноватый. Вот он лобочек с аккуратной стрижкой. То ли всегда за собой так следит, то ли готовилась к приключениям. И горячая, мокрая пизда. Рубашку снимать некогда. Хорошо, что штаны с трусами мигом летели. Ни молния не заела, ни пуговка. Навалился. Титьку, в смысле сосок, в рот. Руку на пизду и выжимаю из неё соки. Она бормочет.

— Володенька! Вол-лоденька! Ну что ты, миленький! Не надо!

Её бы слова да делам соответствовали. На диване тесно, раскладывать некогда. Она одну ногу на спинку диване закинула, вторую на пол опустила, задницей крутит. Какая тут прелюдия, когда женщина так течёт. Засадил и попёр. Не для неё старался, для себя. Оказалось, что для неё. Заорала. Действительно закричала довольно громко и даже не старалась приглушить звук. Вроде как пусть все соседи слышат и завидуют: не просто так соседка орёт, ебут её, хоть и в возрасте женщина, немного по-орала и задёргалась, кончая. А кончает интересно. Тоненьким голоском заойкала, заайкала и пизда жалась раз, другой, третий… А натекло из неё — мама не горюй. Диван промок. То ли просто скопилось, то ли всегда так кончает. Переждал, пока в себя придёт и дальше поехал. Мне же самому кончить надо. И вот оно, чувство распирания головки, шум в ушах и взрыв.

Рядом лежу. Руки блуждают по телу. Хорошо хоть лифчик додумался расстегнуть, а то так бы и болтался под горлом. Руки изучают тело Людмилы, сам комментирую.

— Ох, и врушка же ты, Люда.

— Кто? Я? Что я наврала?

Странно. То ли я такой хороший похметолог, толи сам хмель у неё прошёл, толи его и не было.

— А то и врушка. Кто говорил: Шея, как у курицы? А? Не ты? И где складки? Нету. — Тут я не врал. Света, падающего из прихожей, вполне хватало, что бы рассмотреть в подробностях всё, что меня интересовало. — Где дряблые титьки? Таким дряблым молодые девки позавидуют.

— Ну не льсти мне. Ты знаешь, какие у меня раньше были?

— Откуда? Ты мне их раньше не показывала.

— Шутливо шлёпнула по заднице.

— Дурак какой! Это ты меня изучаешь?

— Конечно. Надо же мне знать, какая у меня любовница от слова любить. Раньше-то возможности не было.

— Володя, ты на что намекаешь? И вообще перестань так играть. Я снова захочу.

— Я не намекаю. Я прямо говорю, что хочу быть твоим любовником. Ты мне ужасно нравишься. А если захочешь, то мы продолжим.

— Вова, а если бы я тебе не дала, что бы ты сейчас говорил?

— Сейчас я бы оправдывался за то, что изнасиловал тебя. И как честный человек предложил бы тебе выходить за меня замуж.

— Что, я правда так тебе нравлюсь?

— Очень! Но не отвлекай. Я ещё не всё изучил. Повернись. Ну повернись, пожалуйста. Вот. Кто там говорил про дряблую отвисшую жопу? Приподними-ка её слегка. Ага, вот так. Ещё чуточку повыше. Давай теперь не спеша познакомим наши гениталии.

— Володенька, какой ты вежливый. Скажи просто: Люда, я хочу засадить тебе ещё разок. И я соглашусь, потому что мне самой так хочется. Ох, как же давно меня не ебли по-настоящему!

— А это как?

— А всяко разно. Во всех позах и во все дыры.

— Люда, не провоцируй.

— Да какая провокация. Я на всё согласна. И вообще не виноватая я, ты сам залез. А я белая и пушистая. Вовочка, миленький, ну не дразни! Я так кончу.

Это я головкой по губам ей, по попе, по клитору вожу, изредка придавливая в интересных местах. Попробовал продавить в зад, а она расслабилась. И на это готова? Но не сейчас, позже. Времени хватит. А она и правда может кончить от одних лишь таких ласк. Ну и хорошо, повожу ещё.

Людка кончила. Всем телом прижавшись к дивану, вздрагивает. А едва перестал, снова приподнял её зад, да она сама его задрала выше некуда, и продолжил:

— Фашист! Истязатель! Ну всё, напросился.

Вырвавшись из-под меня, опрокинула на спину, оседлала, придавив всем весом.

— Ну теперь держись! Теперь я буду тебя мучить.

Заёрзала мокрой пиздой по животу, по напряжённому стволу, наклонилась и целует грудь, шею. Сама титьки подставляет под поцелуи, не против, что я рукой в пизде шарюсь. Медленно сползает вниз. Вот уже пизда по ногам скользит, смачивая их своими и моими выделениями. А-а, вот что она задумала! Минетом удивить хочет. Ну флаг ей в руки. В смысле хуй ей в рот. Только не дождаться ей, пока я кончу. Я по второму кругу всегда долго не кончаю, а уж в рот мне никогда особо не нравилось. Скорее в жопу. Даже быстрее всего в жопу кончаю. Но это не сейчас. Это позже, под настроение.

И пососать успела, и пиздой насадиться, и полежать под мужиком, и раком постоять. Кончила много раз, сама со счёта сбилась. А потом просто попросила перестать издеваться и кончать. Она полностью признаёт свое поражение. О таких любовниках мечтают ночами. И если я не обманул насчёт того, что хочу быть её любовником, то преданнее женщины мне не найти. И пусть молодой любовник скажет, как ей встать или лечь, чтобы он быстрее кончил. Она даже мыться пойти не в силах, хотя вся в соплях и прочих выделениях и к утру, хотя уже утро, оно всё засохнет. Ну и что, смоется. Раком встать. Да всегда пожалуйста. Она встанет, а ты еби хоть всю ночь, хотя какая уже ночь, а она просто отключается, засыпает. Постарался кончить быстрее. Сам устал. Пришлось воспользоваться попой.

Тем более, что согласие ранее было как бы озвучено. Да и проникать легко. От смазки не только меж ягодиц, на всей заднице места сухого нет. Не соврала Люда, пробовала она с тыла и не раз. А может от природы у неё такое. не стал до самого конца загонять. С самого краешка, лишь бы кончить. Конечно попа теснее, чем вся в смазке, в соплях, моих, кстати, пизда. Кончил и замер, не вытаскивая. А она просто отключилась. Спит наглым образом. Полежал на женщине да и заснул прямо так.

Утром любовница моя проснулась раньше. Слышу сквозь сон, что кто-то напевает что-то. И удивился. Не могу вспомнить, когда и кого я привёл. С трудом разлепил глаза и осмотрелся. Не дома я. Вспомнилось всё. А тут и Людмила в комнату зашла.

— Проснулся, Володенька? С добрым утром!

Под глазами тёмные круги, а на губах улыбка.

— Кушать будешь?

Ага, только и за стол после такой ночи. Хотя бы помыться. Сама вон успела, волосы мокрые. Надо вставать. И пузырь мочевой того и гляди лопнет. Поискал глазами одежду — нету её.

— Что ищешь?

— Трусы хотя бы. Не вставать же мне голышом.

— А почему и нет? Тело у тебя красивое.

— Рассмотрела? Пока спал?

— Ты же меня вчера изучал. Вот и мне надо же изучить своего любовника. Или ты вчера пошутил?

Смотрит потухшим взглядом. Ты смотри, с одной ночи привязалась женщина. Хотя, честно говоря, и самому понравилась. Чего от добра добра искать?

— Ты это серьёзно? И за кого ты меня принимаешь? Или просто проверяешь? Или обидеть хочешь?

Присела перед диваном на колени, мордочку суёт, губы тянет.

— Вовочка, миленький, прости дуру старую. Подумала, что не захочешь ты со мной быть после ночи этой.

— Тебе что, не понравилось?

— Мне-то понравилось. А ты скажешь: Блядища какая, в первый раз и сразу ноги раздвинула. Шлюха старая.

— Так, Люд, погоди. Мне надо кое-куда, иначе авария будет. Мне бы чего накинуть. А потом поговорим. И мне бы домой надо.

Она снова насторожилась.

— Ждёт… дела какие?

— Никаких дел, никто не ждёт. У меня же даже щётки зубной нет. И я по какой-то дурной привычке имею обыкновение каждый день трусы менять.

Улыбается.

— Щётки новые в ванне. Трусы твои я постирала. Так что придётся тебе пока в халате походить.

— А если бы я сейчас домой засобирался? В мокрых трусах идти?

— Я бы тебе свои дала.

Смеётся, зараза. Зубы скалит. А меня конкретно припёрло. Соскочил с дивана и скачками облегчаться. И на голый свой вид не посмотрел. Из ванны вышел уже чистым, в Людкином халате. Короткий, но нормально. А она за стол зовёт.

— Люд, я что хочу сказать? Давай с тобой сразу определимся в наших отношениях.

Поели, настроение нормальное, развалились уже на Людкиной кровати. Просто, как она сказала, полежать. Ага, а зачем тогда всё с себя сняла? И ручкой своей чего-то теребить начала. Для просто полежать?

— Давай. Я на всё согласна. Любовница, так любовница. Блядёшка, так блядёшка.

— Да не о том я. Ты вот себя всяко называешь. А если я как-нибудь вдруг назову, ты не обижайся. Это не для того, чтобы тебя обидеть. Я до этого ещё не опустился. Просто у меня иной раз проскакивает, что ляпну чего не подумав.

— Да хоть горшком называй…

— Я серьёзно, Люд.

— И я серьёзно. Уж шутку от злости я отличу. И ласкательное, пусть и матом сказанное могу отличить. И не обижусь, если пизду пиздой называют, а жопу жопой. Никаких кисок, пилоток и прочих головных уборов. Так что не замудряйся.

— И это, Люд, извини, но я вчера… как бы это сказать… Ну, короче, я кончить долго не мог, ну и…

— В жопу выебал? И что? Не понравилось?

— Почему? А вдруг ты обиделась? Всё же нельзя так, без спроса.

Она аж согнулась от смеха. Просмеялась, успокоилась.

— Я же не шутила, когда говорила, что для тебя готова любая дырка. Хочешь, между титек толкай. Да хоть в ухо.

— Правда не обиделась?

— Да правда, правда. Да и спала почти что. Даже и не поняла ничего.

Грозным голосом прорычал:

— Повторить?

Людка с готовностью повернулась на живот:

— Смажь только.

— Люд, пошутил я.

— Так ведь стоит. Ну я и подумала… А куда ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты закрыла глаза, легла на спину и не распускала руки ни при каких условиях. Лучше бы тебя связать и глаза завязать, ну да ладно.

— Это будет как в кино? Да?

— Да.

Она быстро соскочила с кровати, убежала, виляя пухлыми ягодицами, вернулась с ворохом чего-то

— Верёвки нет, колготки пойдут. И косынка.

Легла, закрыла глаза.

— Я готова. Связывай.

Привязал к спинке кровати руки, завязал глаза, привязал ноги. И начал «издеваться», как позже об этом сказала Людка. Обычное пёрышко способно творить чудеса. Когда касаешься им и щекочешь в разных местах, включая внутреннюю часть, то есть малые губы пизды. И клитор. И эту расщелину, что делит задницу на две половины. И сам анус. Да ещё при этом целуешь всяко разно. Где-то легонько, а где-то в засос. Людка орёт, извивается. А когда присосался к малым губам, втягивая их себе в рот, когда ещё и два пальца в пизду вставил, а клитор пёрышком щекотать начал, так взвыла, что я удивился, почему ещё ОМОН нам двери не выносит.

— Дай! Дай мне его! Выеби меня, сволочь! Оу-у, с-сука-а!

И когда дошла до точки, когда была готова порвать колготки, которыми была связана, понял, что пора. Навалился. Издеваясь головкой провёл по губам, по клитору. Людка выгнулась дугой навстречу, стараясь пиздой поймать головку, погрузить в себя, насадиться на хуй. Вошёл рывком. Людка тут же забилась, кончая. И вновь, как прошлой ночью, намочила всю постель. Да сколько же в ней жидкости? Оргазм за оргазмом сотрясал её тело. Они шли сплошняком. Вроде начинает затихать, а едва я качнусь, тут же второй. Ссыканула даже.

Успокоилась. Развязал ей глаза. Молнии!

— Руки развяжи!

— Зачем?

— Задушу тебя, сволочь! Прибью! А потом поцелую. Фашист! Изверг! Развяжи!

Сел ей на грудь, пристроил меж титек хуй, качнулся, сжав титьки руками.

— Ты обещала меж титек. Вот я и пробую. Класс!

— Руки развяжи!

— И ещё обещала во все дырки. Открой ротик, возьми головку. Она тобой пахнет. И вкус твой. Я ещё не кончал.

— Руки развяжи.! Прибью! Ам, ммм, амам…

Трудно разговаривать с хуем во рту.

— Ой, какую хорошую затычку я придумал. Успокоилась?

— ДА! Да, успокоилась. Серьёзно, развяжи.

Едва освободила руки, ухватила, прижала к себе, целует.

— Ссука, как ты мог так меня мучить, так издеваться? Я же умерла. Сволота! Милый! Вова! Вовочка! Володенька! Хуй им всем, мой ты! Не отдам никому. Ой, ты ещё не кончил! Ноги развяжи, я лягу хорошо и ты кончишь. Куда хочешь?

Развязал ноги. Она села, смешно изгибается, стараясь рассмотреть пизду, что без зеркала в принципе невозможно.

— Ты что там потеряла?

— Смотрю. Мне показалось, что там всё лопнуло, а потом вообще взрыв. Пуффф!

Наклонился.

— Ну-ка, дай посмотрю.

— Ой, не надо! Не трогай! Не могу, сейчас снова начну кончать! Пожалей меня, пожалуйста!

Сидят на кровати два взрослых дурака, сложив ноги калачиком и тянутся обнять друг друга.

— Ты только прикасаешься, я уже готова. А это что? С меня натекло? Зассыха. Или я правда описалась?

— Нет, успокойся. Ты так бурно кончаешь. Заводная ты женщина. А ещё говорила, что старенькая. Век бы такую старушку ебать.

— Ну вот она я, еби.

— И буду. Вот успокоишься, так сразу и засажу. И выебу во все дыры. Сомневаешься?

— Нет, милый. Знаешь, чего я хочу?

— Нет.

— Холодного шампанского. У меня в холодильнике есть. Давай, а?

— Давай.

Соскочила с кровати, покачнулась, села назад.

— Ой, я идти не могу. Ноги не держат, трясутся. И коленки как кисель.

— Не ходи, я сам.

— Так мне ещё в туалет надо. Помоги, а! Ну Вова, ну мой хороший! Не здесь же мне писать.

А это мысль. Не стал помогать куда-то идти. Быстренько из ванны принёс ведро. Полы, видать, моет. У меня дома такое же. Подставил.

— Давай, писай.

— Ты что, сдурел? Помоги до туалета дойти. Не могу я так.

— Давай, не задерживай. Мне ещё шампанское открывать Ну, давай. Пись-пись-пись.

И она, надувшись, страдальчески сморщив лицо не стерпела. Едва успел подставить ведро, как в него ударила тугая струя.

— Ты змей! Ты… ты… Даже не знаю, кто ты! Ой, Вовик, миленький, прости дуру старую! Не со зла.

— Да ладно тебе. Не заостряй. Это в тебе отголоски. Я слегка перестарался. Я же не знал, что ты такая отзывчивая. Больше так не буду.

Людка зловеще протянула:

— Бу-удешь, бу-удешь, ещё как будешь! А вот если я тебя свяжу и так же с тобой?

— Стерплю.

— Ладно. Шампанское кто-то для дамы обещал.

— А где оно?

— Привыкай, Володенька, к местным реалиям. В холодильнике. А холодильник на кухне. Дальше объяснять?

— Не надо. Сучка ты.

Захохотала.

— Ты ещё даже не знаешь, какая. Ладно, неси выпивку. А потом может повторим?

— Ты же ходить не можешь.

— Зато лежать могу.

— Говорю же, что сучка.

— Не сучка. Старая шлюха.

— Хорошие шлюхи в цене.

— Плати.

— Тебя не переговорить.

— Это ты мне настроение поднял. Володенька! Я же себя желанной женщиной почувствовала. И даже если ты меня бросишь, я буду помнить, что у меня это всё было.

Вечером, после передышки и Людкиного похода в магазин, продолжили игры. Теперь уже связывали меня. А чтобы заранее предотвратить мои вопли, которые смогли бы смутить соседей, Людмила, за неимением кляпа, заткнула мне рот своим пластырем. Мокрым, но приятным. Дурак! Соглашаясь на это, даже не вспомнил, что щекотки боюсь до ужаса. И когда Людмила принялась действовать пером, закрутился, аки уж на сковороде. И вскоре от смеха так припёрло, что невмоготу. Взмолился.

И объяснил любовнице, что если прямо сейчас она меня не отпустит, то ей придётся не только матрас менять, но и соседям снизу ремонт делать. Затопим на хрен. Она быстренько метнулась и принесла давешнее ведёрко. И не успокоилась, пока не выдоила из меня всё до капельки. А уж издевалась она — гестапо отдыхает. Мои шалости — лабораторная работа первокурсника. Примерила на мне все свои дырки. Примеряла и сверху и снизу. Говорю же — сучка. Сама раз за разом кончает, а мне не даёт. Сжалилась. А после того, как последняя капелька спермы попала ей в рот, развязала и долго носилась по квартире, спасаясь от моего праведного гнева. Догнал, заломал, свернул каралькой и отшлёпал по заднице. Аж ягодицы покраснели. А она от этого только возбудилась. Но я-то пустой! Пришлось теперь уж добровольно вылизывать этот кляп.

Не знаю как она, а я спал без сновидений. Утром проснулся от того, что меня насилуют. Людка взгромоздилась сверху и раскачивается, подпрыгивает.

— Я проснулась, а у тебя стоит. Я и подумала, что грех пропадать добру. Ты не обиделся?

Ты смотри, она извиняется. А спрыгнуть и не подумала. День прошёл как-то лениво. Наелись уже. Вечером лениво поеблись и я потопал домой. На работу надо переодеться.

На работе никаких намёков на то, что случилось. Всё в рамках приличий. А вечером она раньше, я позже вышли с работы. И вновь не спали почти до утра. Так и стали любовниками. И ни она, ни я об этом не жалеем. Моя старая шлюха заткнёт за пояс любую молодку. Фантазии не знают границ. А темперамент и задор, что у комсомольцев тридцатых. Теперь у неё в ванной стоит моя зубная щётка и бритвенный прибор. А в моей ванной часто сушатся её трусы. У неё ключи от моей квартиры, а у меня от её. Смена места тоже придаёт пикантности. Так и живём с моей ненасытной любовницей. Ну вот: пять минут передышки и Людка вновь готова ринуться в бой.